Дафна
mushroom_lantern
- Регистрация
- 01.12.2006
- Сообщения
- 2 376
- Популярность
- 363
- Карма
- 0
Было страшно рассказывать об этом: вот девушка, она восемь лет употребляла наркотики, дошла до самого дна, а потом бросила, родила здорового ребенка и открыла собственный бар в центре Москвы.
Сказка? Да. К тому же страшная. Потому что такой случай уникален, неповторим. Все остальные обычно заканчиваются в морге.
ГОЛОВА САДОВАЯ
Родители у меня простые: мама учительница, папа кем только не работал. В семье нас четверо: двое братьев, сестра и я – старшая. Сначала училась в обычной школе, потом мама перешла преподавать в частную (одну из первых в стране) и я с ней. Училась с детьми богатых родителей бесплатно: у них есть все, у меня – ничего. Чувствовала себя очень некомфортно. Поэтому и старалась стать такой же, как они.
Как-то гуляла с родителями по Александровскому саду и увидела роллеров – тогда это было мегакруто. И так загорелась, что родители мне подарили ролики. Там, в Александровском, все и началось: курили траву, принимали таблетки. Сейчас, когда слушаю или читаю рассказы про жизнь после смерти, про белые тоннели, мне смешно. Ерунда это все, просто эффект от препаратов. Мы этих белых тоннелей навидались в большом количестве.
Когда мне было тринадцать, меня выгнали из школы. И покатилось: та же тусовка, первые клубы – LCDance, «Пентхаус», «Эрмитаж». ЛСД, грибы, экстези, кокаин, фен, speed, кислота – все подряд. Ели, пробовали, торчали – это было модно. У подростков чувство страха и так почти отсутствует. А когда вокруг тебя все так делают – кажется, что бояться нечего.
ФЕЙС-КОНТРОЛЬ
Деньги откуда брались? Точно не помню. Но наркотики были всегда. Или потому, что я девочка, или потому, что так было принято: в одной компании все друг друга угощали. Может, когда-то я за них и платила – в то время подрабатывала официанткой. В 1994 году открылся «Птюч». Я стала работать там на фейс-контроле – чтобы отделять клубную публику от малиновых пиджаков и прочего бычья, которое появилось. Стояла на входе и объясняла охраннику, кого пускать, кого не пускать. Тогда (лет в 15-16) начала зарабатывать серьезные деньги. Все подсели на экстези.
Родители догадывались, что я что-то употребляю, но вряд ли знали что. Тогда про наркотики вообще мало что было известно. Поняли только, когда у меня случился передоз. В то время ЛСД перевозили в жидком виде и уже в Москве делали из них марки. Я была у друга в гостях, достала бутылочку «Боржоми» и глотнула, а там оказалась тысяча доз ЛСД. Уже дома стало плохо. Приехала «скорая» и сказала родителям: «Девочка ваша уже умерла, мы ее откачивать не будем». Родители дали денег, и меня увезли в Склиф.
ЛСД, КОКАИН, ГЕРОИН
По рассказам, я сутки пролежала в коме. После этого я больше никогда не употребляла ни грибов, ни ЛСД, никаких психоделических наркотиков, но все остальные – продолжала. Я не слишком хорошо помню тот период – жила где-то у друзей или снимала квартиру. Начала зарабатывать, поэтому в родителях особо не нуждалась. Ни в деньгах, ни в наркотиках недостатка не было.
Повисела год на кокаине. Однажды меня прямо с вечеринки в клубе увезли все в тот же Склиф – от кокса прогорела перегородка в носу и провалился нос. В больнице сделали операцию, и все стало по-прежнему. Под конец я поняла, что со мной разговаривают стены. От кокаина началась страшнейшая паранойя.
Помню, как-то пришла в больницу и сказала: «Вот вам деньги, вылечите меня. Полежала две недельки, вышла и более-менее завязала с кокаином. Но осталось экстези. Употребляла в немереных количествах. Когда перестало вставлять, стала нюхать – так сильнее действует. Постепенно перешла на героин.
На самом деле я дико боюсь уколов. Поэтому сначала героин нюхала. Но его раз попробуешь, два, три – и здравствуйте. Доза нужна все больше и больше. А когда колешь – расход меньше. И тебе уже все равно: уколы не уколы. Главное – героин. Им всегда все и заканчивается.
Родители меня и к бабушкам водили, и в больницы клали, и я много раз им клятвенно обещала, что все это прекратится. Но ничего не прекращалось. Иногда случались светлые промежутки – месяц-два. Но все равно заканчивалось тем, что я садилась плотно. Плотно – это когда ты без героина нежизнеспособен. Если не укололся хотя бы чуть-чуть – жуткие ломки. Это как очень сильная простуда, когда температура сорок, выкручивает все тело, кости ломит, когда трясет, тошнит, только сильнее во сто крат. Страшна даже не физическая зависимость, а психологическая, потому что знаешь, что в любой момент можешь избавиться от боли. Нюхнуть, уколоться – и тут же почувствуешь себя просто отлично.
Доза у меня была чуть ли не грамм в день. Это очень много. Я ложилась спать, положив шприц под подушку. Чтобы, проснувшись утром, тут же вколоть – иначе не встанешь.
Ина Тундра. 1999 год. Когда у наркоманов от частых уколов «уходят» вены на руках, они начинают колоться в кисти рук (как у Ины на фото), в ноги, в пах, в голову. Последней стадией считается тот момент, когда у человека не остается ни одной «рабочей» вены и он начинает колоть героин просто в мышцу. Впрочем, до этой стадии мало кто доживает.
ДОЗИРОВАННАЯ ЖИЗНЬ
Жила где придется. Одно время с торговцем героина – так удобнее. Ночевала на полу у знакомых, на улице. Когда совсем крайняк – приходила на азербайджанский рынок и продавала себя за дозу. Жуткие вещи делала. Отключается все – нет ни социальных норм, ни моральных принципов. И кайфа уже никакого нет, теперь без героина просто не выжить. В одной больничке меня хорошо знали: «Ну что, приехала дозу подснять?» Известно, что такие, как я, приезжают не лечиться, а дозу снижать. Потому что, когда доза – грамм в день, ты просто не можешь найти столько героина, и тебе хреново. Все уже знали, что у меня одна дорога – на тот свет. Мне 18 или 19 было.
КОНЕЦ
Я сидела на героине три года и уже была готова к тому, что умру. Шансов выжить не было. От ужаса и боли звонила по разным телефонам доверия – плакала, просила помочь. Как-то меня отправили в группу анонимных наркоманов. Помогает не то, что они говорят, а то, что, когда ты туда приходишь в героиновом состоянии, они на тебя смотрят, как на животное. И какие-то остатки твоего мозга ловят эти взгляды, и это действует на тебя сильнее всего.
НАЧАЛО
Закончилось все 16 августа 1999 года. Я эту дату никогда не забуду. Поехала в Бибирево, купила себе дозу, укололась, положила под подушку шприц. Утром проснулась и поняла, что больше никогда в жизни не буду употреблять никакие наркотики. НИ-КОГ-ДА. Я вот не могу этого объяснить ничем. Точнее, могу. Богом. Никто, кроме Него, меня бы не вытащил. Но я запрещаю себе так думать. Я проснулась и поняла, что – все. Я с того момента вообще ничего не употребляю, я даже не курю траву. Ничего. Этой истории не поверит ни один наркоман на свете. До сих пор ко мне часто в клубах подходят разные люди и говорят: много лет назад я знал одну девушку, очень похожую на тебя. Она была наркоманка и давно умерла, не помню, как ее звали. И я овечаю: «Так это же я – Тундра!» А мне говорят: «Этого не может быть, такие, как она, не выживают, мы видели, как она умирала».
Я хотела бы вам рассказать что-нибудь более правдоподобное, но у меня нет другой истории. Я – единственная из всех моих знакомых, кто плотно сидел и выжил. Понимаете, если бы был способ вылечить наркомана, то они бы не умирали в таком количестве. Но такого способа нет. Каждый плотно сидящий торчок больше всего на свете мечтает избавиться от этих мук. Но чудо происходит в одном случае из ста. Или реже.
Полгода подряд у меня были страшные ломки. Мама плакала вместе со мной, предлагала какие-то препараты, которые помогут мне снять боль. Но я дико боялась любых таблеток, боялась начать снова. Переламывалась насухую.
Постепенно, очень медленно становилось лучше. Но что делать дальше? Мне 20 лет, нет ни здоровья, ни образования, родители небогатые. Сначала работала официанткой, потом, попав в кафе «Москва – Берлин», стала барменом. Мои знакомые открывали клуб, искали бар-менеджера. Я пришла и сказала, что сто лет им работаю – все знаю, все умею, вообще крутая-прекрутая. Меня взяли. Владелец клуба потом сказал, что знал, что я была просто барменом: «Но ты так уверенно врала, что я не мог тебя не взять, понимал – с такой наглостью и таким напором ты сделаешь все, что обещаешь». Я действительно сделала все. Мы поставили бары и открыли огромный клуб – «Город». Тогда же я познакомилась с мужем.
ЛОМКА
Ломка, или абстинентный синдром, быстрее всего развивается при опиомании и кокаинизме. Она начинается с нарастающего беспокойства, затем появляется слезотечение, насморк, неудержимое чихание, кашель. Ускоряется пульс, повышается давление. Появляются приступы жара и озноба, начинается обильное потоотделение с сильным запахом. Через сутки после приема наркотика развиваются мучительные боли в теле, судороги, особенно выраженные в ногах и вдоль позвоночника. Больной не может уснуть. Еще через сутки, во время которых все перечисленные проявления нарастают, появляются схваткообразные боли в кишечнике, многократная рвота и понос. Эти симптомы сопровождаются сильнейшими галлюцинациями и паническим ужасом.
Многие наркоманы не выдерживают этого состояния и заканчивают жизнь самоубийством.
РИЧИ
Он занимался полиграфией. Его знакомый дизайнер сидел дома и рисовал пригласительные и флаеры, а Ричи всем их впаривал, ну и мне в том числе. Познакомились, начали встречаться, стали жить вместе, при этом он продолжал на меня работать. Хорошо помню ситуацию, когда нам нужны были листовки в пятницу вечером. Мы до семи часов утра сидели в типографии, ждали, пока напечатают, потом дома обрезали до формата. В субботу вечером он привез их мне в клуб и говорит: «Ну, давай деньги». – «Знаешь, дорогой, - отвечаю, - мне эти пригласительные нужны были в пятницу, а не сейчас. Я тебе не заплачу». У него отваливается челюсть: «Зайка, ты что, это же НАШИ деньги!» – «Сорри, дорогой, это бизнес».
И вдруг я забеременела. Ситуация крайне сложная: я генеральный менеджер заведения, и для меня это очень важно, потому что я после своей наркомании вдруг неожиданно стала что-то значить. Плюс к этому Ричи – тусовщик. Пусть у нас даже любовь, но мы совсем не готовы к созданию семьи. Мне – 21, ему – 22. Да и здоровья у меня не было вообще: на фоне беременности отказывали почки. Когда я была на третьем месяце, у меня поднялась температура сорок, мне собирались делать операцию по удалению почки. Неделю лежала под капельницей. Когда меня выписали из больницы, я поняла, что беременность сохраню.
Тогда же подвернулась работа: друзья открывали клуб в Ялте, позвали меня, и я подумала, что поживу на природе и беременность легче перенесется. Подошла к Ричи и сказала: «Я беременная, ребенка оставлю, мы хорошо тусовали вместе, но сейчас я уезжаю на три месяца. Когда вернусь, никто и не вспомнит, что мы с тобой встречались. Мало ли от кого я родила. Пропадешь – пропадешь. Нарисуешься – хорошо. Думай». Сама же очень сильно переживала.
Ричи объявился через месяц. Я открыла клуб в Ялте. На природе легче протекала беременность, хотя почки периодически отказывали. Но мне нашли хорошего врача.
Вернулась в Москву, еще немножко поработала в своем «Городе», потом родила. И все стало тихо-мирно-спокойно: я, Ричи, наша синеглазая зайка. Посидела год с ребенком, вышла на работу, но уже просто менеджером. Ричи содержал меня, его полиграфия выросла в большую контору. Началась нормальная жизнь, я подумала: «Наконец-то, после всех моих страданий мне счастье подарили».
СЛЕЗЫ
Проснулась от звонка: Ричи умер. Разбился на машине. Чистый, трезвый – и разбился. Я этого никогда не забуду. Я почти разучилась говорить – сильно заикалась, еле-еле ворочала языком, писала на бумажке. Меня уволили с работы, сидела дома. Денег не было. Нас с зайкой кормили друзья, родители. Меня сжирало чувство вины, что это все из-за меня, это мое наказание. Сначала Боженька мне дал жизнь – авансом, несмотря на грехи. А потом вернулся за долгом.
О том, как меня выкинули с работы, услышала владелица бара «30/7» Таня Беркович, нашла мои контакты и предложила работать у нее. Я ей пишу в блокнотике: «Я не могу говорить». Она отвечает: «Сиди здесь, печатай на компьютере, хоть будет на что ребенку еды купить».
Единственный вариант, когда хочешь спастись от боли, – уйти с головой в работу. Я жила в баре, спала там. Моя зайка пошла в детский сад, а мама ее забирала. Она очень боялась, что после смерти Ричи я опять сяду на героин, однако мне становилось плохо от одной мысли о наркотиках. Я потихонечку стала приходить в себя, училась говорить, бралась за одно дело, за другое, третье… Возвращалась к прежним обязанностям. Однажды Таня мне сказала: «Ты будешь тут директором». Я отвечаю: «Вы с ума сошли? Я не готова совсем: я была генеральным менеджером, а не директором!» – «А меня это не интересует. Выпутывайся. Я знаю, что ты сможешь».
ДИРЕКТОР
Я всю душу, наверное, вложила в этот бар. Было ощущение, что у нас с ним одно дыхание. Я в него вкладываю, а он мне отдает: вечеринками, тем, что туда ходят люди. И с ребятами-коллегами была на одной волне. Как в «30/7» встретились, так уже три года вместе. Мы с моим другом Олегом Чернявским мечтали открыть что-то свое, но не было денег. Нам повезло, что мои друзья тогда захотели строить бар. Мы ухватились за эту возможность и от начала до конца сделали все сами: от помещения до дизайна. Не успели построить им бар на Неглинной, как мне позвонил знакомый: «Мы помещение нашли на пересечении Петровки и бульваров. О нем пока никому не известно – оно еще не поступило в реестры». У меня аж сердце замерло. Приехали посмотреть, и выяснилось, что это помещение находится стена в стену с баром «30/7» – местом, где все мы начинали.
ТУНДРА
Люди, для которых мы построили наш первый бар, предложили нам стать совладельцами и уже целиком запускать проект. Одновременно с этим мы строили свой. Долго решали, как его назвать, исписали тысячи листов. В итоге ребята предложили: «А что будет, если мы назовем его «Тундра»?» – «Думаю, вся Москва скажет, что я вконец обнаглела». Страшно называть бар своим именем: твоя личная ответственность возрастает в миллион раз.
«Тундра-Бар» еще совсем юный, но уже успешный. Сейчас мне 28. Детке пять с половиной. В нашей компании семь человек, и у нас контракты, имя, свой бар, сейчас мы строим заведение для Comedy Club. Как все это получилось – одному Богу известно.
P.S. От дочери я не собираюсь ничего скрывать. Пусть знает, что такое наркотики, пусть у нее перед глазами будет человек, который все это прошел. У меня работает одна почка, перед дождем ломит кости, мне противопоказаны почти все лекарства и невозможно сделать наркоз в случае операции. Пусть дочь тридцать раз подумает, прежде чем что-то попробовать.
Я не стану держать ее за руку, но если узнаю, что она что-то употребляет, – живого места не оставлю.
Сказка? Да. К тому же страшная. Потому что такой случай уникален, неповторим. Все остальные обычно заканчиваются в морге.
ГОЛОВА САДОВАЯ
Родители у меня простые: мама учительница, папа кем только не работал. В семье нас четверо: двое братьев, сестра и я – старшая. Сначала училась в обычной школе, потом мама перешла преподавать в частную (одну из первых в стране) и я с ней. Училась с детьми богатых родителей бесплатно: у них есть все, у меня – ничего. Чувствовала себя очень некомфортно. Поэтому и старалась стать такой же, как они.
Как-то гуляла с родителями по Александровскому саду и увидела роллеров – тогда это было мегакруто. И так загорелась, что родители мне подарили ролики. Там, в Александровском, все и началось: курили траву, принимали таблетки. Сейчас, когда слушаю или читаю рассказы про жизнь после смерти, про белые тоннели, мне смешно. Ерунда это все, просто эффект от препаратов. Мы этих белых тоннелей навидались в большом количестве.
Когда мне было тринадцать, меня выгнали из школы. И покатилось: та же тусовка, первые клубы – LCDance, «Пентхаус», «Эрмитаж». ЛСД, грибы, экстези, кокаин, фен, speed, кислота – все подряд. Ели, пробовали, торчали – это было модно. У подростков чувство страха и так почти отсутствует. А когда вокруг тебя все так делают – кажется, что бояться нечего.
ФЕЙС-КОНТРОЛЬ
Деньги откуда брались? Точно не помню. Но наркотики были всегда. Или потому, что я девочка, или потому, что так было принято: в одной компании все друг друга угощали. Может, когда-то я за них и платила – в то время подрабатывала официанткой. В 1994 году открылся «Птюч». Я стала работать там на фейс-контроле – чтобы отделять клубную публику от малиновых пиджаков и прочего бычья, которое появилось. Стояла на входе и объясняла охраннику, кого пускать, кого не пускать. Тогда (лет в 15-16) начала зарабатывать серьезные деньги. Все подсели на экстези.
Родители догадывались, что я что-то употребляю, но вряд ли знали что. Тогда про наркотики вообще мало что было известно. Поняли только, когда у меня случился передоз. В то время ЛСД перевозили в жидком виде и уже в Москве делали из них марки. Я была у друга в гостях, достала бутылочку «Боржоми» и глотнула, а там оказалась тысяча доз ЛСД. Уже дома стало плохо. Приехала «скорая» и сказала родителям: «Девочка ваша уже умерла, мы ее откачивать не будем». Родители дали денег, и меня увезли в Склиф.
ЛСД, КОКАИН, ГЕРОИН
По рассказам, я сутки пролежала в коме. После этого я больше никогда не употребляла ни грибов, ни ЛСД, никаких психоделических наркотиков, но все остальные – продолжала. Я не слишком хорошо помню тот период – жила где-то у друзей или снимала квартиру. Начала зарабатывать, поэтому в родителях особо не нуждалась. Ни в деньгах, ни в наркотиках недостатка не было.
Повисела год на кокаине. Однажды меня прямо с вечеринки в клубе увезли все в тот же Склиф – от кокса прогорела перегородка в носу и провалился нос. В больнице сделали операцию, и все стало по-прежнему. Под конец я поняла, что со мной разговаривают стены. От кокаина началась страшнейшая паранойя.
Помню, как-то пришла в больницу и сказала: «Вот вам деньги, вылечите меня. Полежала две недельки, вышла и более-менее завязала с кокаином. Но осталось экстези. Употребляла в немереных количествах. Когда перестало вставлять, стала нюхать – так сильнее действует. Постепенно перешла на героин.
На самом деле я дико боюсь уколов. Поэтому сначала героин нюхала. Но его раз попробуешь, два, три – и здравствуйте. Доза нужна все больше и больше. А когда колешь – расход меньше. И тебе уже все равно: уколы не уколы. Главное – героин. Им всегда все и заканчивается.
Родители меня и к бабушкам водили, и в больницы клали, и я много раз им клятвенно обещала, что все это прекратится. Но ничего не прекращалось. Иногда случались светлые промежутки – месяц-два. Но все равно заканчивалось тем, что я садилась плотно. Плотно – это когда ты без героина нежизнеспособен. Если не укололся хотя бы чуть-чуть – жуткие ломки. Это как очень сильная простуда, когда температура сорок, выкручивает все тело, кости ломит, когда трясет, тошнит, только сильнее во сто крат. Страшна даже не физическая зависимость, а психологическая, потому что знаешь, что в любой момент можешь избавиться от боли. Нюхнуть, уколоться – и тут же почувствуешь себя просто отлично.
Доза у меня была чуть ли не грамм в день. Это очень много. Я ложилась спать, положив шприц под подушку. Чтобы, проснувшись утром, тут же вколоть – иначе не встанешь.
Ина Тундра. 1999 год. Когда у наркоманов от частых уколов «уходят» вены на руках, они начинают колоться в кисти рук (как у Ины на фото), в ноги, в пах, в голову. Последней стадией считается тот момент, когда у человека не остается ни одной «рабочей» вены и он начинает колоть героин просто в мышцу. Впрочем, до этой стадии мало кто доживает.
ДОЗИРОВАННАЯ ЖИЗНЬ
Жила где придется. Одно время с торговцем героина – так удобнее. Ночевала на полу у знакомых, на улице. Когда совсем крайняк – приходила на азербайджанский рынок и продавала себя за дозу. Жуткие вещи делала. Отключается все – нет ни социальных норм, ни моральных принципов. И кайфа уже никакого нет, теперь без героина просто не выжить. В одной больничке меня хорошо знали: «Ну что, приехала дозу подснять?» Известно, что такие, как я, приезжают не лечиться, а дозу снижать. Потому что, когда доза – грамм в день, ты просто не можешь найти столько героина, и тебе хреново. Все уже знали, что у меня одна дорога – на тот свет. Мне 18 или 19 было.
КОНЕЦ
Я сидела на героине три года и уже была готова к тому, что умру. Шансов выжить не было. От ужаса и боли звонила по разным телефонам доверия – плакала, просила помочь. Как-то меня отправили в группу анонимных наркоманов. Помогает не то, что они говорят, а то, что, когда ты туда приходишь в героиновом состоянии, они на тебя смотрят, как на животное. И какие-то остатки твоего мозга ловят эти взгляды, и это действует на тебя сильнее всего.
НАЧАЛО
Закончилось все 16 августа 1999 года. Я эту дату никогда не забуду. Поехала в Бибирево, купила себе дозу, укололась, положила под подушку шприц. Утром проснулась и поняла, что больше никогда в жизни не буду употреблять никакие наркотики. НИ-КОГ-ДА. Я вот не могу этого объяснить ничем. Точнее, могу. Богом. Никто, кроме Него, меня бы не вытащил. Но я запрещаю себе так думать. Я проснулась и поняла, что – все. Я с того момента вообще ничего не употребляю, я даже не курю траву. Ничего. Этой истории не поверит ни один наркоман на свете. До сих пор ко мне часто в клубах подходят разные люди и говорят: много лет назад я знал одну девушку, очень похожую на тебя. Она была наркоманка и давно умерла, не помню, как ее звали. И я овечаю: «Так это же я – Тундра!» А мне говорят: «Этого не может быть, такие, как она, не выживают, мы видели, как она умирала».
Я хотела бы вам рассказать что-нибудь более правдоподобное, но у меня нет другой истории. Я – единственная из всех моих знакомых, кто плотно сидел и выжил. Понимаете, если бы был способ вылечить наркомана, то они бы не умирали в таком количестве. Но такого способа нет. Каждый плотно сидящий торчок больше всего на свете мечтает избавиться от этих мук. Но чудо происходит в одном случае из ста. Или реже.
Полгода подряд у меня были страшные ломки. Мама плакала вместе со мной, предлагала какие-то препараты, которые помогут мне снять боль. Но я дико боялась любых таблеток, боялась начать снова. Переламывалась насухую.
Постепенно, очень медленно становилось лучше. Но что делать дальше? Мне 20 лет, нет ни здоровья, ни образования, родители небогатые. Сначала работала официанткой, потом, попав в кафе «Москва – Берлин», стала барменом. Мои знакомые открывали клуб, искали бар-менеджера. Я пришла и сказала, что сто лет им работаю – все знаю, все умею, вообще крутая-прекрутая. Меня взяли. Владелец клуба потом сказал, что знал, что я была просто барменом: «Но ты так уверенно врала, что я не мог тебя не взять, понимал – с такой наглостью и таким напором ты сделаешь все, что обещаешь». Я действительно сделала все. Мы поставили бары и открыли огромный клуб – «Город». Тогда же я познакомилась с мужем.
ЛОМКА
Ломка, или абстинентный синдром, быстрее всего развивается при опиомании и кокаинизме. Она начинается с нарастающего беспокойства, затем появляется слезотечение, насморк, неудержимое чихание, кашель. Ускоряется пульс, повышается давление. Появляются приступы жара и озноба, начинается обильное потоотделение с сильным запахом. Через сутки после приема наркотика развиваются мучительные боли в теле, судороги, особенно выраженные в ногах и вдоль позвоночника. Больной не может уснуть. Еще через сутки, во время которых все перечисленные проявления нарастают, появляются схваткообразные боли в кишечнике, многократная рвота и понос. Эти симптомы сопровождаются сильнейшими галлюцинациями и паническим ужасом.
Многие наркоманы не выдерживают этого состояния и заканчивают жизнь самоубийством.
РИЧИ
Он занимался полиграфией. Его знакомый дизайнер сидел дома и рисовал пригласительные и флаеры, а Ричи всем их впаривал, ну и мне в том числе. Познакомились, начали встречаться, стали жить вместе, при этом он продолжал на меня работать. Хорошо помню ситуацию, когда нам нужны были листовки в пятницу вечером. Мы до семи часов утра сидели в типографии, ждали, пока напечатают, потом дома обрезали до формата. В субботу вечером он привез их мне в клуб и говорит: «Ну, давай деньги». – «Знаешь, дорогой, - отвечаю, - мне эти пригласительные нужны были в пятницу, а не сейчас. Я тебе не заплачу». У него отваливается челюсть: «Зайка, ты что, это же НАШИ деньги!» – «Сорри, дорогой, это бизнес».
И вдруг я забеременела. Ситуация крайне сложная: я генеральный менеджер заведения, и для меня это очень важно, потому что я после своей наркомании вдруг неожиданно стала что-то значить. Плюс к этому Ричи – тусовщик. Пусть у нас даже любовь, но мы совсем не готовы к созданию семьи. Мне – 21, ему – 22. Да и здоровья у меня не было вообще: на фоне беременности отказывали почки. Когда я была на третьем месяце, у меня поднялась температура сорок, мне собирались делать операцию по удалению почки. Неделю лежала под капельницей. Когда меня выписали из больницы, я поняла, что беременность сохраню.
Тогда же подвернулась работа: друзья открывали клуб в Ялте, позвали меня, и я подумала, что поживу на природе и беременность легче перенесется. Подошла к Ричи и сказала: «Я беременная, ребенка оставлю, мы хорошо тусовали вместе, но сейчас я уезжаю на три месяца. Когда вернусь, никто и не вспомнит, что мы с тобой встречались. Мало ли от кого я родила. Пропадешь – пропадешь. Нарисуешься – хорошо. Думай». Сама же очень сильно переживала.
Ричи объявился через месяц. Я открыла клуб в Ялте. На природе легче протекала беременность, хотя почки периодически отказывали. Но мне нашли хорошего врача.
Вернулась в Москву, еще немножко поработала в своем «Городе», потом родила. И все стало тихо-мирно-спокойно: я, Ричи, наша синеглазая зайка. Посидела год с ребенком, вышла на работу, но уже просто менеджером. Ричи содержал меня, его полиграфия выросла в большую контору. Началась нормальная жизнь, я подумала: «Наконец-то, после всех моих страданий мне счастье подарили».
СЛЕЗЫ
Проснулась от звонка: Ричи умер. Разбился на машине. Чистый, трезвый – и разбился. Я этого никогда не забуду. Я почти разучилась говорить – сильно заикалась, еле-еле ворочала языком, писала на бумажке. Меня уволили с работы, сидела дома. Денег не было. Нас с зайкой кормили друзья, родители. Меня сжирало чувство вины, что это все из-за меня, это мое наказание. Сначала Боженька мне дал жизнь – авансом, несмотря на грехи. А потом вернулся за долгом.
О том, как меня выкинули с работы, услышала владелица бара «30/7» Таня Беркович, нашла мои контакты и предложила работать у нее. Я ей пишу в блокнотике: «Я не могу говорить». Она отвечает: «Сиди здесь, печатай на компьютере, хоть будет на что ребенку еды купить».
Единственный вариант, когда хочешь спастись от боли, – уйти с головой в работу. Я жила в баре, спала там. Моя зайка пошла в детский сад, а мама ее забирала. Она очень боялась, что после смерти Ричи я опять сяду на героин, однако мне становилось плохо от одной мысли о наркотиках. Я потихонечку стала приходить в себя, училась говорить, бралась за одно дело, за другое, третье… Возвращалась к прежним обязанностям. Однажды Таня мне сказала: «Ты будешь тут директором». Я отвечаю: «Вы с ума сошли? Я не готова совсем: я была генеральным менеджером, а не директором!» – «А меня это не интересует. Выпутывайся. Я знаю, что ты сможешь».
ДИРЕКТОР
Я всю душу, наверное, вложила в этот бар. Было ощущение, что у нас с ним одно дыхание. Я в него вкладываю, а он мне отдает: вечеринками, тем, что туда ходят люди. И с ребятами-коллегами была на одной волне. Как в «30/7» встретились, так уже три года вместе. Мы с моим другом Олегом Чернявским мечтали открыть что-то свое, но не было денег. Нам повезло, что мои друзья тогда захотели строить бар. Мы ухватились за эту возможность и от начала до конца сделали все сами: от помещения до дизайна. Не успели построить им бар на Неглинной, как мне позвонил знакомый: «Мы помещение нашли на пересечении Петровки и бульваров. О нем пока никому не известно – оно еще не поступило в реестры». У меня аж сердце замерло. Приехали посмотреть, и выяснилось, что это помещение находится стена в стену с баром «30/7» – местом, где все мы начинали.
ТУНДРА
Люди, для которых мы построили наш первый бар, предложили нам стать совладельцами и уже целиком запускать проект. Одновременно с этим мы строили свой. Долго решали, как его назвать, исписали тысячи листов. В итоге ребята предложили: «А что будет, если мы назовем его «Тундра»?» – «Думаю, вся Москва скажет, что я вконец обнаглела». Страшно называть бар своим именем: твоя личная ответственность возрастает в миллион раз.
«Тундра-Бар» еще совсем юный, но уже успешный. Сейчас мне 28. Детке пять с половиной. В нашей компании семь человек, и у нас контракты, имя, свой бар, сейчас мы строим заведение для Comedy Club. Как все это получилось – одному Богу известно.
P.S. От дочери я не собираюсь ничего скрывать. Пусть знает, что такое наркотики, пусть у нее перед глазами будет человек, который все это прошел. У меня работает одна почка, перед дождем ломит кости, мне противопоказаны почти все лекарства и невозможно сделать наркоз в случае операции. Пусть дочь тридцать раз подумает, прежде чем что-то попробовать.
Я не стану держать ее за руку, но если узнаю, что она что-то употребляет, – живого места не оставлю.
